Одинокий орк [= Странствия орка; Возвращение магри ] - Галина Львовна Романова

Лишь после пятого или шестого поворота на очередной развилке до него дошло, что он так и не разузнал обратной дороги. Но возвращаться не было ни времени, ни желания.

Он сам себе не поверил, когда, оглядевшись по сторонам, внезапно понял, что узнает тоннели. Позади был долгий многодневный путь, блуждания по незнакомым пещерам, тупики и разверзающиеся под ногами трещины, сон на голых камнях и подходящие к концу запасы пищи, охота на пещерных крыс и беготня от тварей, которые хотели закусить им самим. В общем, случилось столько всего, что уже и не упомнишь, даже если будешь нарочно вспоминать.

Но эти своды показались ему знакомыми. Настолько знакомыми, что молодой орк опустился на четвереньки и пробежался туда-сюда, поводя носом. Ну да! Тут буквально несколько часов назад проходили орки. Они возвращались со сбора лишайников — если судить по просыпавшимся крошкам. Брехт ползком двинулся следом, но шагов через сто все-таки выпрямился, оставшийся путь проделав на своих двоих. И оказался на пороге родной пещеры.

Здесь царила ночь. Это было заметно по тому, что под потолком отсутствовали летучие мыши, на воротах домов не горели светильники, служа дополнительным источником света, и лишь пещерные личинки комаров, как обычно, усеивали неровный потолок. Для них, вечно голодных, не существовало времени суток. Личинки и так большую часть времени проводили в полусне, просыпаясь, лишь когда к нитям-удочкам прилипало что-то съедобное. Они казались звездами, в изобилии усыпавшими ночное небо.

Молодой орк вздохнул: как он, оказывается, соскучился по открытым пространствам! Вряд ли кто из его соотечественников, даже те, кто часто бывает на поверхности, видит в этих точках звезды.

Это даже хорошо, что сейчас ночь.

Крадучись, озираясь по сторонам и замирая от каждого шороха, Брехт добрался до ворот своей усадьбы. Неслышно отворил калитку, позволил дворовой крысе обнюхать свою ногу. Умная тварь узнала его по запаху и писком поднимать тревогу не стала. Оставив вещи у порога, Брехт шагнул в дом.

Здесь царил кромешный мрак — разве что в очаге в центре главной комнаты-пещеры дотлевали угольки. Но их слабый свет озарял лишь малое пространство вокруг, а дальше все тонуло в темноте, такой густой, что ее можно было рубить топором.

Но не зря Брехт столько времени потратил на медитации. Он закрыл глаза, чтобы лучше видеть внутренним зрением, и безошибочно направился к лежанкам в глубине пещеры. По дороге развязал плетенный из полосок кожи пояс — ножны для боевого ножа и кошелек висели на другом — и, свернув в кольцо, осторожно положил в изголовье подростка-орчонка. Пояс был не простой, он передавался из поколения в поколение, носить его имел право только глава рода. Утром, увидев этот дар, никто не усомнится в том, что старший сын Трюмы и первенец его старшего брата новый глава рода аш-Эль-Бран. И пусть мальчишке всего четырнадцать. Повзрослеет!

Тот, кто был ему нужен, спал в другой комнатке-пещерке, вплотную примыкавшей к главной и соединенной с нею коротким, шагов в пять, тоннелем. Даже с выколотыми глазами Брехт нашел бы его, приемного сына своей матери. Льор вздрогнул, когда жесткая ладонь закрыла ему рот. В темноте над ним склонился кто-то огромный. Горели алым огнем два раскосых глаза.

— Не ори.

Льор кивнул и лишь выдохнул, когда ладонь убралась с его рта.

— Брехт?

— Угу. Ты… тебе тут еще не надоело?

— Я… А ты уходишь? Но как? Куда? Почему?

— Потому, — отрезал Брехт. — Я… кстати, сколько времени меня не было?

— Почти год!

— Я потерял год жизни! Ты со мной?

Эльф засуетился, в темноте хватая свою одежду и другие вещи и вперемешку пихая их в наволочку от подушки, поскольку искать вещмешок показалось ему слишком долгим. Орк разрешил большую часть его сомнений: он собрал в кучу все, что влезло в ладонь, сложил в одеяло и связал узел — мол, разберемся потом. Не прошло и пары минут, как они осторожно выскользнули через главную пещеру к выходу и…

— Уходишь?

Брехт замер на пороге. Какая мать не почувствует своего сына? Старая орчиха стояла возле очага — она спала тут, на лежанке, как хранительница дома.

— Мать, я…

— Я все понимаю. — Старуха подошла, посмотрела на него снизу вверх. — Уходи. Только будь… будьте осторожны, дети!

Проникшись важностью момента, Льор хлюпнул носом. Брехт стиснул зубы. Ему раньше казалось, что все это должно быть как-то по-другому.

— Угу, — только и сказал он, кивая головой.

— Будьте осторожны, — повторила орчиха и отступила на шаг.

Темнота скрыла ее лицо.

Дернув расчувствовавшегося юношу за руку, Брехт решительно переступил порог. И хотя прошло всего минуты три с той поры, как он вошел в дом, ему показалось, что снаружи стало гораздо светлее, словно солнце уже взошло, озаряя утренними лучами тропку между скал.

Как такового трюма на шнеке не было, и его просто посадили у борта, недалеко от кормового возвышения, предупредив, чтобы не вздумал никуда отлучаться. Когда отплытие и не придется ли ему весь путь просидеть на этом месте, ему не объяснили, но Каспар за прошедшие месяцы привык не задавать вопросов. Меньше знаешь — крепче спишь. Если кому-то что-то надо, пусть скажет. А если не скажет, значит, не стоит и любопытничать, нарываясь на грубый ответ или иные неприятности.

Впрочем, природное любопытство ученого не оставило его до конца, и он, убедившись, что на него никто не обращает внимания, со своего места принялся осматривать корабль. Вверх по Лароне поднимались только небольшие торговые шнеки, настоящих кораблей в Эвларе никто не видел, поскольку прямого выхода к морю страна не имела. А сам Каспар, никогда прежде не покидавший город, и вовсе их не встречал.

Немногочисленные тюки с товарами лежали на дне корабля вперемежку с вещами гребцов, составлявших команду. Они занимали почти все свободное пространство между скамьями. Каспар насчитал по десять весел с каждой стороны: рассчитано на то, что каждое весло будут крутить по два человека. Значит, примерно сорок гребцов. Грозная сила, учитывая, что каждый вооружен мечом, топором, коротким метательным копьем, луком со стрелами, а чаще всем сразу. Вещи были сложены довольно аккуратно, чтобы не мешались под ногами и чтобы в случае чего не пришлось метаться по всему кораблю в поисках куда-то завалившегося меча.

На носу и корме находилось по возвышению-надстройке. Кормовая была чуть больше, в ней имелась дверка, в обычное время запертая. На глазах у Каспара туда втащили несколько бочек с водой и вином, а также пару каких-то сундучков, после чего дверь закрыли на большой замок. Все понятно: там хранится самое ценное. На верху надстройки имелось рулевое весло.